О Заневском

Хачатрянц Ксения Кирилловна

Мы учились в одной группе 6 лет с 1955 по 1961 гг. на кафедре архитектуры в политехническом институте. Он не любил, когда его называли Толик. Настаивал чтобы его называли: «Толя», но заработал кличку: «Тос», иногда: «Атос». Кем он был для нас?

Он сразу, слету стал неформальным лидером – с ним всегда, везде и всем было весело и интересно. Забавным, увлекательным он делал все, с чем соприкасался: ужасный сопромат, и скучную историю КПСС, обязательные сентябрьские сельхозработы, и еженедельные политинформации. Способность подмечать и обшучивать все нестыковки, все несуразности, все противоречия подкупали почти с первого предъявления.

Во всех студенческих группах в первые же дни учебы создавался орган управления и самоуправления -- «треугольник», включавший старосту, комсорга, профорга. Не успев толком сформироваться наш треугольник был переименован Толей из «треугольника» в «триумвират». Для архитекторов, изучающих античную архитектуру, это было «самое то». Идея развилась автором дальше: просто триумвират превратился в триумвират; «Ася-Вася-Ося». Ася – это я, которая была старостой группы; Вася – это Вася Давыденок, который был комсоргом; Ося – это Ося Зборовский, избранный профоргом. Еще через неделю возник триумвират «ся-ся-ся» и так прожил пару лет, до очередной организационно-выборной компании.

В молодости я много читала, всем интересовалась, всегда могла вспомнить нужную информацию в нужный момент. Стала для всех «ходячей энциклопедией». Тос переосмыслил меня в «доходячую энциклопедию». Это было эффектно, поскольку я была рослой, крупной, отнюдь не ослабленной девушкой, а настоящих «доходяг» все мы видели воочию. Ведь мы -- «дети страшных лет России», дети военного четырехлетия и первых лет невероятных усилий по возрождению страны.

Я как староста группы получала в кассе института стипендию на всех однокурсников, а затем раздавала ее каждому персонально. Стипендия была небольшой (15 долларов в месяц на сегодня), но очень нужной: половина студентов в группе росли без отцов, которые погибли на фронте, у троих не было ни отца, ни матери. На эту сумму они питались, одевались, приобретали все профессиональные принадлежности. Естественно, они ждали стипендии как манны небесной. Толя не мог этого не отметить и наградил меня титулом «кормилицы». Как-то выстояв в длиннющей очереди в институтской кассе, я несла деньги в общежитие, чтобы раздать ее жаждущим однокашникам. Иду по многолюдному, широкому проспекту с гордо поднятой головой – стипендия все-таки, а на противоположной стороне вижу Заневского с его неразлучным другом Юрой Малевичем (который был круглым сиротой). Понимаю, что их волнует, киваю головой, мол, все в порядке… И тут Толик молитвенно заламывает руки, и истошно кричит «Кормилица ты наша!!!», а Малевич в таком же теологическом стиле падает на колени. По-моему, эта сцена впечатлила не столько меня, сколько многочисленных прохожих на обоих тротуарах минского проспекта.

«Подпольные клички» Толя раздавал многим. Большинство я забыла, но то, что двух закадычных друзей: Бориса Александрова и Геннадия Бавтрука он окрестил «аборигенами», помнится хорошо. С этим титулом они и умерли – незадолго до Толи.

В наши лета было модным у девочек шуточно ласково называть подружек: «пчиЧка, пЧашечка» (именно пЧашечка, а не пташечка). Как-то «на картошке» сидим у правления колхоза и ждем наряда на работу. Девочки на лавочке разместились под агитплакатом с советами по удобрению почвы, а ребята сидят на противоположной стороне. Аля (Алиса) обращается к Алле (Элеоноре) ласково-шутливо: «пчичка, пчашечка…». А Толя с той же интонацией зачитывает текст с плаката над сокурсницами: «пчичий помет, компост, фекалии…». Конфликт возник нешуточный. Но не долгий.

Вообще, на первом курсе девочки на него обижались часто. На картошке мы сварили сами в русской печке борщ с бараниной. Идут по улице Толя с Малевичем. Девочки зовут угоститься борщом. Малевич проявляет заинтересованность, а Толя спрашивает: «А что мы с ним будем делать?». Ответ: – будете есть и похваливать. Толя серьезно – «Похваливать-то будем… а есть? Наурад ци». Ну не обидно ли? Зато позже, когда ребята убедились в наших кулинарных способностях, сами требовали домашние консервы – маринованные огурцы с помидорами, болгарским перцем и всякими острыми приправами. Назвал их Толя «вытрезвиловкой» и не только хвалил, но и с аппетитом ел. Как-то они зашли в середине дня, я уже смело спрашиваю: – вы обедали? Толя предельно серьезно отвечает: «Конечно. Еще вчера».

Таня (Тауба) Ханина у нас серьезно занималась художественной гимнастикой, и двигалась красиво, пластично, даже несколько нарочито пластично. На лекции по теоретической механике доцент Ким у доски излагает исходные данные учебной задачи: «Задаемся гибкостью….». Толя заинтересованно, вдумчиво: «Задаемся гибкостью? Хм…. Это Вы о Ханиной?». Та же Таня была весьма кокетливой, особое внимание всегда уделяла молодым преподавателям. На вечерах отдыха с ней непрерывно танцевали в основном доценты. Тос задал ей прямой вопрос: «На сколько процентов выполнен план по доцентам?». Со временем Таня привыкла к его шуткам и весело парировала. Но, впоследствии вышла замуж за доцента института – на 6-ом курсе.

К сожалению, не помню ни одного высказывания Толи по идеологическим вопросам – религиозным, политическим, моральным. Но сущность его иронического отношения к этим сторонам жизни прочитывалась безошибочно.

После первого курса была геодезическая практика. Я держу вешку, а Толя с Юрой Малевичем удаляются от меня в чистое поле. У одного в руках нивелир, у другого массивная тренога. Вдруг они попадают на топкое место и проваливаются по колено. Малевич кричит: «Если не вернусь, прошу считать меня коммунистом!». Толя делает шаг вперед, проваливается еще глубже и совсем отчаянно вопит: «А меня прошу считать членом политбюро!».

На шестом курсе Ося Зборовский приходит в дипломницкую с молотком, гвоздями и металлическим барельефом католического распятия. Приладил барельеф к доске над своим рабочим местом и деловито прибивает его гвоздем. Открывается дверь, входит Заневский и мимоходом бросает: «Зов предков?».

Проходят обязательные политзанятия по поводу годовщины образования БССР . Входит некто незнакомый с кафедры истории КПСС, раскладывает бумажки, начинает на эмоциональном подъеме: «Всем известно, что царская Россия была тюрьмой народов…» От места, где сидит Толя доносится шум, шуршание, возня. Лектор останавливается, вопросительно смотрит. Толя на полном серьезе говорит: «Ну да. И что?».

Были шутки и пожестче. Профессор, читавший лекцию по политэкономии социализма, опрометчиво оставил свой конспект на столе во время перерыва, а Толя подошел и перемешал не скрепленные страницы. Пришлось нам в освободившиеся 45 минут фланировать по проспекту – у профессора внезапно заболело горло.

В то время, по окончании института у выпускников было обязательное распределение по рабочим местам, перечень которых определялся министерством. Нашей группе предоставили 5 мест в Казахстан, в одну из самых неславянских республик СССР. Тогда по решению партии и правительства осваивались целинные и залежные земли Казахстана, в связи с чем там велось активное строительство. Толик, естественно, туда попросился, написав заявление: «прошу направить меня….». Независимо друг от друга туда же попросились еще пятеро наших однокурсников. И ВСЕ они, все до единого устоявшийся стандарт заявления нарушили, написав дополнительно: «Желательно с Заневским….». По-моему, больше ничего не нужно больше объяснять, как относились к Тосу его однокашники.